Срочно
Г. председателю Чрезвычайной следственной комиссии
При последних двух свиданиях со мной Вами было высказано по поводу положения моего дела, что в нем осталось лишь разъяснить одно обстоятельство и затем – что оно Вами заканчивается. При этом мне осталось, конечно, неизвестным, какое направление дела является прямым результатом расследования, а потому я должен остаться пока при альтернативе, что оно может или поступить на рассмотрение суда, или быть прекращено, хотя в пользу последнего порядка движения дела говорит то обстоятельство, что я не привлечен в качестве обвиняемого, но так как действительность мне неизвестна, то и самый вопрос остается для меня открытым. Однако же самая возможность, пока прямо не отрицаемая, прекращения дела и освобождения меня заставляет обратиться к Вам с настоящим заявлением, к которому меня приводит не какое-либо нетерпение или мысль о медленности следствия, а исключительно воздействие на мою психику событий последних дней. Действительный характер их мне, конечно, неизвестен, но не нужно даже быть человеком житейского опыта, чтобы ясно понимать, что в городе происходят серьезные волнения, единственным мотивом которых может быть только борьба за власть управления. И если я не поддавался воздействию этих фактов с того момента, как они начали достигать до моего сознания, то пулеметный огонь и лязг пуль, происходивший вчера около крепости, лишили меня уже того самообладания, которое кое-как поддерживало еще мои нервы в равновесии. Я не буду описывать здесь подробно тех потрясающих событий в нашей тюремной жизни, которые мне пришлось пережить начиная с середины марта, но надеюсь, что Вы знаете о них, а вникнув в значение их для душевного состояния заключенного, Вы легко поймете, что в результате испытанных потрясений мое физическое здоровье и особенно нервы разбиты окончательно и, вероятно, бесповоротно. В силу этих совершенно исключительных обстоятельств тяжесть моего заточения достигла такого напряжения, что, конечно, нельзя уже говорить об измерении моего заключения истекшими четырьмя месяцами: то, что пришлось выстрадать, обратило этот строк давно в неизмеримо больший, быть может, с избытком превосходящий предопределенное мне судьбой или людьми. Однако же, повторяю, события последних дней сломили и последние силы. Конечно, в этом играли роль не опасения за свою личную участь, так как я приготовил себя давно ко всему и не поддавался особенно даже впечатлению от мелькавших иногда надежд на то, что я еще не совершенно поставлен вне закона и защиты власти. Но меня ежеминутно угнетают мысли о моей бедной семье, лишенной всякой опоры и единственного источника независимого существования – моего жалованья, которое почему-то у меня отнято. Привязанная поневоле к Петрограду из-за нахождения моего в крепости, жена с нашим ребенком и с остатками распродаваемой обстановки переживает все ужасы текущих событий и не может расстаться с тревогой за мою участь, также как и я терзаюсь беспрерывно мыслью о том, что и дорогих моему сердцу лиц уже постигло какое-нибудь непоправимое несчастье.
Вот побудительная причина, в силу которой я считаю своим нравственным долгом просить Вас, г[осподин] председатель, принять все меры к скорейшему освобождению меня из-под стражи в том случае, если данные расследования уже достаточно определили направление моего дела к прекращению. Невольно как-то тяготит неотвязчивая мысль о том, что при неустойчивости современного политического положения какой-нибудь неожиданный (как это часто бывает) поворот событий может стереть с лица земли все единственно дорогое в моей жизни и даже существование тех заключенных, которые находились, быть может, накануне получения свободы по распоряжению законной власти. Могу уверить Вас, что от таких мыслей меня не могут избавить никакие успокоения, ибо я слишком хорошо знаю жизнь.
Член Государственного Совета
Сенатор М. Трусевич
8 июля 1917
Петроградская крепость
ЦГИАСПб. Ф. 1695. Оп.1. Д. 440. Л. 27-28 об. Автограф.